Время не лечит

Вечная память. “…Много писали и говорили о Холокосте, но мало кто задумы-вался о детях, родившихся в первые послевоенные годы. Родители почти ничего не говорили о пережитом в аду войны. Их можно понять…”

Автор этих строк, Мотл Кац, из поколения, которое носит в себе на генетическом уровне память о пережитом.

И память эта стучит в его сердце, заставляя вновь и вновь вспоминать рассказы отца, пережившего
Катастрофу благодаря своей храбрости и несгибаемой
воле к жизни.

- У моего отца, его звали Шмуэль, большая семья была, мать, отец, шесть братьев и сестёр, бабушка, дедушка. Ещё три брата было от первой жены, так как его отец женился дважды. Из них двое жили в Риге, а один ещё в 20-м году уехал в Америку, - рассказывает Мотл. - В 13 лет отец уже работал маляром, потом, в 37 году служил в литовской армии, в кавалерии. А затем, как многие молодые, стал подпольщиком, листовки расклеивал против тогдашнего правительства. Как-то раз его поймали, и две недели продержали в тюрьме.

Но в 40-м пришла советская власть, и поскольку немало евреев были коммунистами, участвовали в подполье, им стали давать хорошие должности, литовцы обижались, и начался страшный антисемитизм. В 41-м, когда начались бомбежки, жена моего отца была на 8-м месяце беременности, и вместе с другими людьми они решили бежать, за 70 км от Каунаса. Но всюду уже были немцы, она где-то потерялась, так отец ее и не нашел. А всю семью отправили в Каунасское гетто…

Шмуэль Кац отроду был не робкого десятка. Из гетто его посылали работать на аэродроме, и он часто сбегал через забор за продуктами, которые покупал у одного литовца, имевшего магазин неподалеку.

Парня ловили, один раз избили до полусмерти, но он продолжал рисковать своей жизнью.

Никто ведь не знал, что хозяин магазина был связан с партизанами и помог спасти шестерых совсем маленьких детей, которых Шмуэль выносил в чемодане.

- Сын этого литовца учился в медицинском и давал лекарства, снотворное, усыпить этих детей, чтобы они не плакали. В гетто была медсестра, она делала укол, и отец их выносил. Еще они собирали одежду для партизан, все, что могли.

В 1941 году, 28 октября, немцы увезли из гетто 10.000 евреев, включая моего дедушку, на 9-й форт, и там расстреляли, из них около 5000 детей… Мы каждый год ездим туда, помянуть его. Осталась старая мама, и почти 100-летняя бабушка, так отец ее на руках выносил, подышать воздухом…

Летом 44-го советские войска были уже близко, и немцы начали ликвидацию гетто. Пытаясь скрыть свои преступления, они стали выкапывать трупы из братских могил, и сжигать. Во время ликвидации были убиты еще 2000 евреев, а около 7000 оставшихся погнали в Германию, чтобы там, или где-то еще, их уничтожить.

- Многие за эти 3-4 года устроили подвалы, в том числе и мой отец. За туалетом был вырыт лаз под землю, где прятались 25 человек родни. Отступая, немцы забросали этот подвал гранатами, и всех моих родных там сожгли.

Отец в этот день сбежал в город, за продуктами, и видя, что творится в гетто, скрывался у литовца, который ему продукты продавал. Он, можно сказать, спас моего отца.

В Каунасе всего было 37.000 - 40.000 евреев, из них осталось в живых 3000, а более 90% погибло…

Когда пришла Красная армия, Шмуэль отправился в военкомат и заявил офицеру: хочу присоединиться к армии, отомстить за своих родителей.

- А тот ему: ты остался живой, значит, помогал немцам…

Все, вопрос был решён, и отец, чтобы получить бронь и не идти служить, пошел трудиться на расчистку тоннеля, между Каунасом и Вильнюсом. Немцы перед уходом взорвали его, и отец был одним-единственным евреем, который таскал эти камни. Но потом он опять стал работать маляром, приехал в Вильнюс и познакомился с моей матерью, Мирьям, чудом выжившей в концлагере.

- Ему было 30 лет, а ей 20, она была родом из Трансильвании, тогда Венгрии, и неизвестно, как попала в Вильнюс, - рассказывает Мотл. - Я родился в 47-м, но маму практически не помню, потому что в 51-м она умерла от туберкулеза, потеряв здоровье в лагере. И не было лекарств вылечить ее, даже пенициллина не было…

И когда открылись ворота ада,

Люди не знали, что им делать, куда идти.

Многие остались без родных, без дома.

Говорят, что время лечит.

И со временем они пришли в себя,

Создали семьи, родили детей.

Но многие не вынесли суровой жизни в лагере

И покинули этот мир молодыми.

Так и мать моя, через несколько лет после освобождения.

ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ИМ…

- Отец остался со мной, но ему надо было как-то устроить жизнь, и он женился заново. Мачеха моя была с Украины, из города Славута, она меня воспитывала, и я всегда думал, что это моя родная мать. Только уже в школе узнал, что нет, но я всегда к отцу больше тянулся…

Так же, как отец, Мотл рано начал работать, на заводе, электриком, продолжая учебу в вечерней школе. Даже играл в школьном оркестре, не зная нот, и никто об этом не догадывался.

В 1966-м семья впервые подала на выезд в Израиль, но получила отказ.

- Меня призвали в армию и направили в Москву, на учебу в школе радистов дальней авиации, из-за хорошего слуха. Оттуда выходили уже сержантами и попадали куда-то там на Камчатку, или на Огненную землю.

Но для поступления нужна была автобиография, и я написал всю правду, что мой дядя живет в Америке.

И все, через три дня меня уже там не было, исключили из комсомола, и отправили в стройбат, тоже дальней авиации, я и там был электриком, прослужил два с половиной года.

А в 1969-м году дембель получил, вернулся, поступил на тот же завод, где работал, и там один приятель познакомил меня с моей будущей супругой Машей.

В 1970 году мы поженились, в 71-м родился сын, и в 73 году мы уехали в Израиль с ее отцом..

- Мы приехали в страну в мае 73-го, а 6 октября началась война Судного дня, - вспоминает Маша Кац. - Это был шок для нас, языка мы толком не знали, хотя я ходила в ульпан, а Мотл уже нашел работу. Жили мы в Ришон ле-Ционе, недалеко от ешивы, и знали, что в шаббат обычно движения нет, тихо вокруг. А тут я смотрю, какая-то суета возле этой ешивы, не знаю, что происходит, радио не работает. Хорошо, что сосед зашёл, говорит - война началась. Со мной такое было… У меня представление о Второй мировой войне из фильмов, из книжек, а тут как завыла сирена.

Я, помню, так испугалась, что рванулась куда-то, забыв ребёнка своего взять, ему 2 годика всего, не знала куда бежать, где прятаться… Вечером надо было соблюдать светомаскировку, все окна, фары на машинах, продукты начали исчезать из магазина.

Когда мы приехали, в Израиле всё так было красиво, и вдруг такое, это страшно. Но что меня поразило, это когда уже прошло несколько дней после начала войны, я видела, как мобилизовали ребят, и они прощались с девушками - ни плача, ни слёз, ни криков, ничего. Обнялись-поцеловались и пошли по автобусам…

Вскоре после приезда на Землю обетованную Мотл тоже получил повестку, прошел курсы артиллеристов и, как он сам признается, больше времени проводил на службе, чем дома. В 1974-м его часть дислоцировалась в районе Суэца и на Синае, где в любой момент ожидали провокаций.

- А в 82-м году я служил в Ливане, два раза мы туда заходили, - рассказывает Мотл. - Ну а потом сестра жены с семьей перебралась в Канаду, и в 84-м мы вслед за ней, нас приняли, и тех пор мы здесь.

Началась тихая, спокойная жизнь в новой стране, где Мотл проработал следующие 30 лет, пока не ушел на пенсию.

- Отец после войны пытался через Красный Крест отыскать мамину родню, но бесполезно. Потом наша дочка нашла книгу Эли Гросс, из Америки, она родом из того же городка в Трансильвании, что и моя мать. Теперь это Румыния, а перед войной стало частью Венгрии. Там всего населения было около 15.000, из них 1200 евреев, которых согнали в гетто, и весной 1944 - в Освенцим.

Гросс составила список их всех, включая семью мамы, и я обращался к Эли Визелю, в Яд-Вашем, а там говорят - нет у нас ничего, ищите в румынских архивах…

Событиями, что творятся сейчас в мире и в Канаде, Мотл и Маша крайне обеспокоены.

- Те, кто знают и помнят, как всё началось в Германии, заметят, что сегодняшние события возвращают нас в те годы. Беда в том, что появилось много сочувствующих единомышленников. К сожалению, они этого не понимают, или не хотят понять,что следующими могут оказаться они, уже ненужные и использованные,и их будет ожидать та же участь.

Люди мира, откройте глаза!

Беседовал
Александр Герштейн.