Остров мифического пива.
Поездка Анны Файн и Эстер Кей на Родос. Почему, спросите вы, именно сейчас, в разгар зимы, вспоминать свои летние приключения? Правильно, по принципу контраста! Итак, прошу любить и жаловать - проза Анны Файн.
Из серии “Пивные рассказы”
1. Эстер
В груди у Эстер клокочет неуемная энергия. Она всегда бежит. Если не бежит, то разговаривает. Дробно и часто, взахлеб и неудержимо. Если не разговаривает, то молится – с молитвенником и без, вслух, полушепотом и про себя.
Иногда Эстер одновременно бежит, разговаривает и молится. Это случается, если на ее пути попадается еврей, которому нужна помощь. Впрочем, с точки зрения Эстер, скорая помощь нужна всем евреям. Увидев потерянного собрата, она сначала бежит, на ходу молясь о его здоровье, а потом говорит, говорит, говорит... Очень быстро разговор принимает дружеский характер, как будто Эстер и встречно-поперечный еврей знакомы тысячу лет.
– Так вы – госпожа Векслер из Нетании? А госпожу Векслер из Ашкелона вы знаете? Как, у вас нет родственников? Все погибли? Может быть, та госпожа Векслер – ваша родственница? Хотите, я вас познакомлю? Она была у нас, высчитывала код судьбы по недельному разделу Торы. Да, мой муж – цфатский каббалист. Мы определяем коды судьбы. Нет, это не наша выдумка. Это традиция от рабби Моше бен Нахмана.(1) Он писал, что судьба человека связана с недельным разделом, который читали, когда он родился. Хотите, я дам вам визитную карточку мужа? Приезжайте, мы и ваш код судьбы высчитаем. А я вожу экскурсии по Цфату, а еще сдаю комнаты.
Не подумайте, будто Эстер какая-нибудь махерша, корыстолюбивая и жадная. Во-первых, именно женщины у нас кормят семью, и Эстер – не исключение. Во-вторых, таки да евреям нужна помощь. В-третьих, Эстер не поехала бы на Родос, если бы не деловая необходимость. Ведь еврею нельзя покидать священную родину его предков без особой причины.
Если вокруг нет евреев, Эстер помогает гоям. Им еще хуже, бедняжкам – у них нет Торы. И вообще, они все скоро станут иудеями. Так всегда случается в рассказах Эстер. Пишет она и повести, и романы. И во всех ее произведениях гои дружно принимают иудаизм. Иногда рассказы Эстер печатают в том же тель-авивском журнале, где и я публикую мои опусы. Так что мы встречаемся под одной обложкой, как свет и сосуд, как ха и тха, как инь и янь.
Однажды Эстер бежала-бежала, а на ее пути вдруг стою я. И мне, конечно же, нужна помощь. Я очень устала, ведь кругом такая жара, и хочется за границу. Но съездить туда можно только по дешевке, и только в тур, обеспечивающий кошерное питание.
– Так давай поедем на Родос с группой Йоси Дрейдла! – говорит Эстер. – Три молитвы в день, кошерное питание два раза в сутки, обед в виде сэндвичей, экскурсии, хорошая гостиница. Поехали! И мы поехали.
2. Полет
Рядом со мной в самолете оказалась милейшая семейная пара – бухарские евреи. Муж, смуглый человек с яркой золотой улыбкой, спросил:
– Вы случаем не из Маргилана?
– Нет.
– Ну, тогда из Ташкента?
– Нет. Это у вас растет знаменитая маргиланская редька?
– Ага, у нас.
– Мой муж по ней страдает. Он без нее не может варить плов.
– Так мы вам пришлем целый ящик! – он тоже был из тех, кто всегда бежит на помощь.
Как только мы заняли свои места, бухарец вскочил и побежал смотреть, кто у нас пилот (и не нужна ли ему помощь).
– Религиозный еврей с бородой, в черной кипе, в цицит, – сообщил он.
“Все, смерть моя пришла, – ужаснулась я про себя, – непременно свалимся в Средиземное море”.
Профессионализм не входит в систему ценностей ультраортодокса. Когда у него спрашивают, чем он занимается, человек в черной кипе обычно отвечает: “Учу трактат “Ущербы”. “Ну, а работаешь-то ты где?” “Аааа, заработок… Немного помогаю тестю продавать недвижимость”.
Он учил Тору с трех лет, Талмуд – с девяти. И более не учил ничего и никогда. (Всевышний позаботится о преданном Ему человеке). Будьте уверены: если он взялся торговать недвижимостью, то ничегошеньки не знает ни о градостроительстве, ни о проверке качества жилья.
Все это он освоит, с Божьей помощью, на ходу, дайте только срок. В этом пейсатый бизнесмен похож на пионеров-халуцим, которые превратили Израиль из сухой пустыни в цветущий сад. Они были городскими жителями без опыта сельского труда. Но у них, как ни странно, получилось.
Мы взлетели, пронеслись над Средиземным морем. Прошло чуть больше часа. Самолет вступил в плавный вираж.
– Как красиво на посадку заходит! – восхитился маргиланец.
Мы мягко приземлились в крошечном аэропорту Родоса у самого синего моря. Как в этом тесном сарае не происходит давки и прочего бардака, мне непонятно до сих пор. На Родос ежегодно прибывает около миллиона двухсот тысяч туристов, а местных жителей – сто тысяч. Но все сработало. Нас быстро впустили внутрь, и мы получили наши чемоданы. В автобусе уже ждал молодой бизнесмен Йоси Дрейдл, выпускник одной из ешив ХАБАДа. Он никогда раньше не работал ни турагентом, ни гидом, ни сопроводителем группы за границу. В этом путешествии Йоси решил совместить в себе одном три эти разные функции. Мы были его первой группой и приняли удар на себя. В итоге я прозвала его “Йоси-гусь-за-все-берусь”.
3. Морская кошка
– Смотри, – закричала Эстер, – олеандры, кипарисы, лавры!
В окне автобуса проносились турецкого вида дома с балконами-галереями вокруг всего этажа, палисадники, парки и цветники. Но и там, где рука человека не облагородила природу, все аккуратно цвело и эстетично зеленело. Без всякого компьютера и капельного полива. Само. Как это у них получается?
На Родосе я поняла, что Греция – это Средиземноморье, а вот Израиль – все-таки Ближний Восток. У нас суше из-за соседства пустыни, а в прибрежной низменности, наоборот, слишком влажно, но это никак не помогает растениям. Поэтому у нас капельное орошение и другие технологии. А еще у нас шумно, крикливо и местами грязновато. А Греция – Европа. По утрам жители выходят из домов мыть и без того чистый город. Один поливает из шланга сверкающую машину, другой моет промытую кафешку и заодно – тротуар перед ней. Лязгающие мусоровозы не ездят по городу в пять утра, мрачные абиссинцы не ходят с ведрами, метлами и совками. Просто никто не бросает бумажки мимо урн.
Правда, по вечерам родосцы ведут себя точно как израильтяне. Пять-шесть мужиков собираются в районной забегаловке перед экраном телевизора, смотрят футбол, грызут горячий попкорн, сопровождая каждый гол то восхищенными, то возмущенными криками. Отличие одно: кричат они по-гречески. Нет, есть и второе: по сравнению с горластыми израильтянами орут они довольно тихо.
Непонятно только, как трудолюбивые и организованные греки живут в стране, снедаемой вечными экономическими трудностями, а их правительство то и дело клянчит деньги у Евросоюза. А шумные, наглые и плохо организованные мы, наоборот, обитаем в экономически стабильном Израиле, где курс шекеля к доллару и евро уже давно стоит, как хвост – пистолетом.
Оказалось, что Йоси Дрейдл не знает, что комнаты на двоих бывают double (одна большая кровать), и twin – две кровати. Мы с Эстер получили одну кровать на двоих и должны были оказаться не только под одной журнальной обложкой, но и под одним одеялом. Однако я, в отличие от Дрейдла, не страдаю административной бледной немочью. Порывшись в шкафу, я нашла и второе одеяло.
– Как, вам не годится одна кровать? – спросил Йоси. – Разве Эстер – не твоя дочь?
Эстер младше меня на пять лет. Родить ребенка в пятилетнем возрасте не может даже ультра-ортодоксальная еврейка, хотя, наверное, очень хочет.
– Я что, выгляжу такой старой? – спросила я.
– Нет, это она выглядит молодо, – не растерялся Дрейдл, но было уже поздно. Я затаила злобу. Из всех многочисленных ошибок Йоси-гуся эта была самой ужасной.
В рейсе на Родос не кормят – уж больно он короткий. Мы не ели с самого утра. Ужин ожидался в восемь вечера. Йоси решил вместо обеда напоить нас кофе с пирогом. Кофе с пирогом он собирался подавать в библиотеке, которую с разрешения гостиничного начальства загодя переделал в синагогу и даже завез туда свиток Торы. Но оказалось, что в синагоге нет розетки.
Еще оказалось, что самовар нечем наполнить, поскольку Йоси и его помощница Сарочка боялись микробов в воде из-под крана. Тогда они приняли зрелое административное решение раздать пироги без кофе, но оказалось, что нет ножа. Все же после некоторой возни мне удалось откромсать себе кусочек пирога. Потом появился кофе, но пропали одноразовые стаканы. Я дождалась появления новых. Налила кофе. Хотела закусить его пирогом, но пироги успели закончиться.
Ужин был назначен на восемь. Однако в восемь официанты прогнали нас из ресторана, объявив, что кошерный ужин для нашей группы еще не прибыл.
Представьте, как в восемь тридцать голодные туристы рванули в ресторан, как пытались набрать себе салаты вилками (раздаточных ложек не было), как толкались в тесном закутке, отведенном под наше хозяйство. Как в итоге стали набирать снедь одноразовыми стаканчиками… Как кончились одноразовые стаканчики, когда все захотели пить... Обычные туристы смотрели на нас с нескрываемым ужасом. Все страшные предположения о диком и необузданном нраве еврейского народа подтвердились в одночасье.
После ужина, окончательно одичав, мы отправились знакомиться с дикой природой в местном морском музее. На первом этаже музея разместилась большая плошка, изображающая морское дно. Она была заполнена водой, а на дне лежала камбала. Камбала дышала и меняла покровительственную окраску. Ну, то есть, оттенки она не меняла – оставалась цвета песка, но песчаные кольца на ее спине все время медленно перекладывались в новый узор. Рядом с камбалой валялось еще одно разляпистое существо черного цвета.
– Морская кошка, морская кошка, – заговорили все разом. Экскурсовода, понимающего толк в этой кошке и прочих обитателях моря, Йоси Дрейдл не предусмотрел.
И вдруг раздался ужасный мяв. “Ни фига себе мяучит эта морская кошка!” – подумала я. Потом выяснилось, что мяв издавал девятимесячный сын одной из туристок.
4. Кофе со смертью
Наутро я помолилась и отправилась вниз испить кофе. Вот, чуть было не написала “побежала искать кофе”. Нет, это Эстер бегает. А я тащусь. Я тащусь в прямом и в переносном смысле слова. Медитирую на каждую вещь, которую беру в руки. Медитирую на каждое производимое мною действие. Эстер – заяц, а я – черепаха. Я везде таскаю на спине домик из воспоминаний, умозаключений, сравнений и размышлений. И я твердо уверена, что всякая черепаха когда-нибудь да обгонит зайца.
Конечно, в организме Эстер все калории сгорают, как сухая трава в костре. Да она и не успевает позавтракать, потому что вместо завтрака бежит исследовать город и море. А в моем теле калории не сгорают совсем, оседая там навсегда.
Я уже стояла на выходе из номера, когда в комнату вбежала Эстер, непрерывно молясь и разговаривая.
– Вот, гляди, что нашла!
Оказывается, на Родосе не нужно рыться в земле. Каждый сам себе археолог. Посмотрел под ноги, поднял и принес. Эстер успела смотаться на Акрополь и теперь демонстрировала бронзовую ноздрю довизантийской эпохи и терракотовый черепок, тоже древний.
А мне нужно было срочно выпить кофе. Именно кофе, а не нефть – основное топливо Ближнего Востока. У нас все работает на кофе – и люди, и машины.
Когда Хамас окончательно довел сектор Газы до ручки, у них случился энергетический кризис – окончился бензин. И тогда они залили в бензобаки кофе. Таки вы будете смеяться, но машины поехали. Правда, пришлось наливать кофе без сахара. Сахаром эти говнюки начиняют самодельные ракеты – он увеличивает вес тринитротолуола.
К тому же кофе – сильный афродизиак. Наши ловеласы не спаивают намеченную жертву, а тащат ее в кафе. Я спустилась вниз и пошла в ту часть ресторана, где стояли кофейные чашки, бак с кипятком, кофе и сахар.
Кофе, как и пиво, – кошерный напиток, а для чашек существует облегчение закона, так как попадают в них только кофе и чай. Я схватила чашку и понеслась к баку с кипятком. Не тут-то было.
– Мадам, – ко мне приближался лысый метрдотель с сильными чертами лица, очень похожий на актера Филиппенко в роли Смерти, – мадам, что вам угодно?
– Мне бы кофе, – взмолилась я.
– Вы не можете получить кофе, – сказал Смерть.
– Хорошо. Нет, так нет.
– Нет, вы постойте. Я вам объясню. Вы заплатили только за комнату. Room rent only. Поэтому вам не положена никакая еда. Когда придет вся ваша группа, вы получите свой кофе, из вашего бака с кипятком, и вашей посуды.
Наконец, наступило намеченное время завтрака, которое Йоси, как всегда, профукал. Я села у пустого стола и уставилась в пустую одноразовую чашку. Смерть заметил это, и ему вдруг стало жалко меня. Он свистнул пузатого официанта, тот подкатился и замер, как биллиардный шар у лунки. Смерть что-то сказал ему по-гречески. Официант взял со столика в углу кофейник и подкатился ко мне.
– Мадам хочет кофе?
Я величаво кивнула. Мне налили немного черной сладкой жижи. Теперь я могла потихоньку просыпаться и ждать, пока Йоси соизволит подать завтрак.
На следующий день за завтраком и ужином Смерть уже улыбался мне, как родной.
Еще одно пояснение: сколько бы звезд ни было на израильской гостинице, хоть ноль, хоть две, хоть четыре, и сколько бы вы ни заплатили за нее – кофе вам подадут всегда. Бесплатно, за счет заведения. А вероятнее всего, просто поставят в вашей комнате чайник и поднос с пакетиками чая, кофе, сахара и сахарина.
Да, наши гостиницы не дешевы. Но они очень, очень гостеприимны. Не то, что в Европе.
5. Линдос
Йоси опоздал с завтраком, но велел всем немедленно собраться и рвануть к пристани, потому что кораблик ждать не будет.
– Куда мы плывем? – спрашивали все.
– На Линдос, – туманно отвечал Йоси.
Что такое Линдос, он не удосужился объяснить. Чего там объяснять? У всех смартфоны. Если надо, погуглят и сами увидят.
Смартфоны были не у всех. Особенно их не было у двух дам в возрасте за восемьдесят, которые никогда в жизни не пользовались интернетом. Эстер познакомилась с обеими и душевно поговорила на идише (она знает шесть языков). Оказалось, что у старшей старушки уже есть праправнук.
Мы сели на белый кораблик под названием “Дискавери” и вышли в море. Родос омывается двумя морями – тихим лазурным Средиземным и бурным Эгейским, бирюзовым у берега и ультрамариновым ближе к горизонту. Мы двинулись по Средиземному прямо на юг. Погода стояла ясная, солнечная, не сулящая никаких приключений.
При посадке мои сотоварищи по экспериментам Дрейдла над живыми людьми резво побежали вперед, чтобы занять места на открытой палубе. Там виды виднее, и ласковый ветерок ласковее.
Я со своей черепашьей скоростью уселась в кают-компании. Дискавери проплывал мимо гор, на каждой из которых высился то Акрополь, то средневековая крепость, то монастырь. Глядя на зеленые склоны гор, я вновь спросила себя: ну, почему у них все растет без компьютера?
В пути туристы проголодались. Сарочка предложила нам консервированного тунца из большой миски, выставленной на барной стойке кают-компании. Все принялись накладывать тунец в кошерные багеты, испеченные в Доме Хабада. Кораблик качался на волнах, люди с трудом удерживали равновесие, тунец летал по воздуху, приземляясь в самых неожиданных местах. Когда подошла моя очередь, на меня набросился матрос из команды корабля.
– Что это такое? – грозно спросил он.
– Тунец, – отвечала я.
– А вот это, вот это что? – вопросил он, тыча пальцем в горки комковатой рыбьей плоти на барной стойке и на полу.
“Да, вот мы все жалуемся, что нас не любят, – подумала я, – а за что нас любить? Куда бы мы ни вперлись с нашим кашрутом, нашими особыми запросами и привычками – везде мы создаем “а ганцер тарарам”. Пока я рассуждала таким образом, резвая Эстерка сбегала в трюм, принесла из бара салфетки и с их помощью убрала места, куда приземлился летающий тунец.
А меж тем над нашими головами сгущались тучи. Небо и море потемнели, и вдруг хлынул серьезный такой ливень. Не стало ни эллина, ни иудея – всех заштриховали косые линии дождя. “Так вот почему у них все растет! – поняла я. – Просто сезон дождей длиннее!”
Наш гусь-за-все-берусь сховался в углу. До поездки он уверял, что погода на Родосе такая же, как в Израиле в это время года – ясная и солнечная, так что зонтики и плащи мы оставили дома. Йоси был уже на волосок от вспышки народного гнева. Туристы, которые двумя часами раньше боролись за места на открытой палубе, рванули в кают-компанию, где важно расселись я и две бабушки, не знающие интернета. Теперь все зайцы столпились в проходе и с завистью поглядывали в сторону вальяжных черепах.
Мы причалили к дрожащему от дождя Линдосу. Городишко белым ожерельем опоясывал гору, на самой вершине которой неясно обозначалась то ли крепость, то ли монастырь – никаких пояснений мы так и не дождались.
Я сползла вниз по мокрым мосткам и, оскальзываясь, полезла вперед. Там, на деревянных настилах, по которым упруго скакали дождевые капли, мокли столики прибрежных кафешек. Я пробралась сквозь них и нашла, то, что нужно – киоск со складными зонтиками и курортной дребеденью, одинаковой в любой стране. Счастливая гречанка продала мне зонтик за пять евро – должно быть, она благословляла этот дождь, как Одиссей – попутный ветер, мчащий его к родной Итаке.
Чуть выше, в двух рукотворных пещерах, вырытых в мягком склоне глинистой рыжей горы, прятались от дождя милые ухоженные ослики.
– Мадам, такси! – крикнул погонщик.
– Я для твоего осла слишком тяжелая. Жалко бедное животное.
Он заулыбался и потрепал меня по предплечью – обычный для грека знак дружеского расположения.
Я лезла вверх по мокрой дорожке, а позади меня питомцы Дрейдла спорили с погонщиками ослов. Дрейдл пообещал бесплатный проезд на живом транспорте до центра Линдоса, но никто из ословодов ничего не слышал ни о каком Йоси, и никаких денег не получал. Сам Йоси затаился где-то, боясь показаться на глаза обманутым туристам.
Дождь закончился, и мир просох так же внезапно, как и намок. Я шла по белым улочкам Линдоса, а дождевая вода стекала мне под ноги. На что же это похоже? Да на старый Самарканд, только выкрашенный в белый цвет! Те же узкие извилистые улочки, те же глухие стены почти без окон. Так же журчит мостовая, только здесь это дождевая вода, а там – канализация в арыке.
Все дети спорят, какой цвет самый главный на свете. Мои дети когда-то тоже спорили о цветах. Сын уверял, что главный цвет – черный, а старшая дочка отстаивала права белого и голубого. Тогда я подумала, что выбор идеологического направления не зависит от моральных или интеллектуальных соображений. Человек, скорее, делает эстетический выбор. Одним нравится черное, другим – белое и голубое.
Наверное, если спросить у маленьких греков о главном цвете, то они выберут белый. Белые дома, белые корабли, набережные Родоса, мощенные белесыми камушками-голышами и украшенные мозаикой из мелкого черного гравия. Белые облака, белая пена на пиве (сегодня же попробую), и даже голуби приспособились к окружающей среде и выкрасили сами себя в белый цвет.
Ослы под пассажирскими седлами с восседавшими на них туристами ходили по улицам Линдоса вместо такси. Машины просто не разошлись бы на проезжей части такой ширины. Я еле успевала отскакивать от встречного ушастого транспорта. Как-то осел шел мне навстречу, а из боковой улочки выбежал подросток, толкавший трехколесную садовую тачку. Осел испуганно шарахнулся в сторону, чуть не размазав меня по белой стенке. Погонщик еле успел удержать его, схватив под уздцы.
Вечером Эстер сказала: “У меня на этом Линдосе образовался синдром Билама”. Странно, и я тоже вспомнила Билама, пока гуляла по Линдосу.
Напомню: царь Балак нанял пророка Билама-Валаама проклясть сынов Израиля. Билам ехал к месту исполнения заказа на ослице (самый дорогой в древние времена вид транспорта). Ослица шла по тропе, с одной стороны которой тянулся обрыв, а с другой стена. Дорогу ей преградил ангел, которого видела только она, но не Билам. Чуткая тварь шарахнулась в сторону и прижалась к стене, едва не размазав Билама, за что была нещадно бита. И тогда Валаамова ослица заговорила человеческим голосом и объяснила, почему жмется к стенке. Но Билам считал, что он, типа, крутой пацан, раз едет на новой модели Мерса. И поперся дальше проклинать сынов Израиля.
Но Всевышний превратил его в мегафон. Билам раскрыл рот, однако вместо проклятия из него вырвалось благословение. “Как хороши шатры твои, Яаков, жилища твои, Израиль! – воскликнул Билам.
Анна Файн.
