Мы защищали Родину.

 

Бенджамин Данциг, ветеран Второй мировой войны, отмечает 95-летний юбилей. «Из 120 человек моего призыва в живых осталось трое, - говорит летчик-штурмовик Беньямин Данциг. - Товарищ мой потерял руку, я остался без ноги, третий тоже едва уцелел. В авиации это было почти одинаково и у нас, и у союзников - только три процента летного состава возвращались…»

 

В эти дни ветеран Второй мировой войны отмечает свой 95-й день рождения. Награды, а их более двадцати, Данциг хранит в коробке и надевает  очень редко.

- Я не считаю себя героем, - говорит он. - Мы делали свою работу, защищали Родину…
В училище ВВС парень из Москвы, преодолев строгую комиссию, поступил еще до войны, по «сталинскому набору». Тогда, в 30-40-е, советская молодежь грезила небом. Имена Чкалова, Белякова, Байдукова были у всех на устах. «Все выше, и выше, и выше!» - гремело над Красной площадью в дни парадов.

- 22 июня у нас в клубе был выпускной вечер, - вспоминает ветеран, - пригласили девушек, нам разрешили потанцевать. А в 4 утра всех собрали и объявили, что началась война. У меня было предписание - прибыть в район Житомира, где дислоцировался мой полк. Добирался трое суток, и было странно видеть, как наши войска двигались оттуда - я еще не понимал, в чем дело, пока не увидел сожженные самолеты на аэродроме… Собравшись в группу, около двух десятков офицеров решили пробиваться к своим. Так Беньямин попал в знаменитые Гороховецкие лагеря, где шло переформирование частей. Там образовался 22-й авиаполк резерва Главного командования, в рядах которого, получив боевую машину, он прошел всю войну.

- Я воевал почти на всех фронтах и закончил войну в Берлине. До этого был дважды ранен, но благодаря моему командиру, попадал обратно в свой полк. А 29 апреля, когда наша авиация уже господствовала в воздухе, попал под зенитный обстрел. Немецкий снаряд прожег броню кабины, и разнес мне ногу…

Обливаясь кровью, Данциг посадил самолет. Но пока его возили по госпиталям, началась гангрена, и ногу пришлось отнять. Через полмесяца в Берлине тяжелораненого летчика отправили в Москву. По пути солдатик, сопровождавший Бенджамина, решил, что он умер, настолько был плох.

В Седлице, на платформе, поляки-санитары, грузившие на машину трупы умерших, по чистой случайности заметили, что советский командир еще жив. Таких оказалось еще пятеро, все офицеры. Госпиталя не было, положили просто в какой-то комнате. А через четыре месяца они сами отправились в Москву, узнав, что грузится эшелон со слепыми. Помогли им сесть, и остались в вагоне.

- Так я вернулся в Москву. Было очень тяжело, документов не было, кое-как попал в госпиталь. А потом меня демобилизовали…

О войне, какой ее показывают в кино, Данциг говорить не любит. Вспоминает чаще обратную сторону: как присылали в полк молодых летчиков  после двухмесячных курсов, всего с 18 часами налета, как приходилось самому копать землю, чтобы сделать капонир, укрытие для самолета, потому что не хватало солдат в БАО, батальоне аэродромного обслуживания... Посадки на поле в ухабах, которое некому было разровнять, и подломленные из-за этого шасси...

- Мастерских не было, - вспоминает мой собеседник, - но на мое счастье, у меня был механик, старый в моих глазах, лет 40. Я его очень уважал, делился с ним своим пайком, отдавал ежедневные 100 грамм водки, положенные летчикам. От него моя жизнь зависела. Я в небе, а он никуда не уходит, ждет, пока сяду. Однажды я вернулся из боя, насчитали 27 пробоин. Зимой, в мороз, он всю ночь мотор грел, чтобы я мог по тревоге сразу взлететь.

Люди всего этого не знают. Мы улетим вперед, а медсанчасть по бездорожью не может пробиться. И кухня тоже, а летчикам, между прочим, даже котелка не полагалось. При этом мы были в привилегированном положении, по сравнению с танкистами, артиллерией, про пехоту даже и не говорю...

В 1942 году полк перебросили в Заполярье, охранять союзные конвои. Немецкие подлодки свирепствовали в студеном море, гибли тысячи канадских, английских, американских моряков.

- Мы были единственным спасением для кораблей конвоя, - говорит ветеран. - В полярном холоде, тумане, они не могли заметить перископ подлодки, готовящейся атаковать. А я сверху видел ее всю, и старался потопить. Штурмовик ИЛ-2, на котором я летал всю войну, - машина грозная, но тихоходная. Однако нередко приходилось работать без сопровождения истребителей, что категорически запрещалось. На соседнем с нами аэродроме, в Ваенге, под Мурманском, стоял смешанный истребительно-бомбардировочный полк, англичане, но их машин не всегда хватало...

Уже после войны Данцига наградят за боевые действия в северном небе. А здесь, в Канаде, куда он с семьей перебрался в 1989 году, отметят его заслуги королевской медалью. Портрет летчика и его история станут частью уникального проекта «Дорогие мои ветераны…» мастера фотографии Людмилы Шнайдер, задуманного и реализованного ею по зову души.
Сам Беньямин Данциг считает себя счастливым человеком. В свои 95, весь израненный, перенесший множество операций, он продолжает сохранять бодрость и замечательное чувство юмора.

- Когда мне было лет 65, - говорит он, - я шел по улице и думал: господи, вот идут молодые ребята, и они доживут до 2000-го года! А я вот уже в 2017-м!
В честь юбилея именинник получил поздравления от Канадской Ассоциации ветеранов Второй мировой войны, президент которой, Вячеслав Волков, и вице-президент Борис Гуревич вручили ему Почетную Грамоту. Выступая с ответным словом, Данциг сказал: «Я рад тому, что могу быть с вами, моими товарищами, прошедшими эту войну. В нашем возрасте каждый прожитый год - юбилейный. И я приглашаю вас на мой следующий день рождения!»

Редакция «Русского Экспресса»
присоединяется
к поздравлениям, и желает
Беньямину Данцигу - до 120!

Беседовал
Александр Герштейн