Война и Пирр.
Мой самый любимый праздник. Нет, не Новый Год, а майский день - все цветет, все c цветами, все радуются, улыбаются, и - чувство выполненного долга, успешно завершенной работы, облегчения и надежд. День Победы. В этот день я, мы, каждый – были победителями, так счастливы! Так радовались! Были. И есть.
Мудрость живых
Мой папа с мокрыми глазами, оба деда в орденах. Дома светло, парад по ТВ. И моя подружка Юлька с букетом сирени и колокольчиков: «Пойдем, отнесем солдатам!». Она была совестью нашей эпохи, ее этикой. В нашем городе от древнего исторического кладбища очистили-расчистили целое поле (что сделали с могилами – мне тогда и в голову не приходило), и уложили в траву ленты мраморных плит с бесконечными именами. Читать их – целый день ходить. А на заборе кладбища повесили транспарант - строчки Роберта Рождественского: «Посредине планеты в громе туч грозовых смотрят мертвые в небо, веря в мудрость живых».
Каждый год эти ряды плит были сначала - завалены, потом - просто покрыты цветами, так что их было вообще не видно. Каждый год я приходила - с Юлькой, потом сама. И несла цветы. Каждый год цветов становилось все меньше. Потом их стало намного меньше. Потом – совсем мало. А потом – все уехали. И цветы пропали. Исчезли. Поле заросло разнотравьем, которое уже никто не косил. Как будто с уехавшими мертвые потеряли своих живых, в мудрость которых так верили. А потом уехала я. И что там сейчас – даже думать не берусь. Транспаранта – так уж точно нет. Русский язык там теперь не в ходу. Может, только поэтому...
Город Хренов
В последний год 80-х, после землетрясения, во Львов потянулись армянские беженцы. Местных армян было мало, поэтому расселялись, кто где и с кем придется. Ну, и общались, привезли свою жизнь, свои истории. Так, узнав, что я учусь в Польше (тогда только открыли границы), меня нашел армянский мужчина средних лет. Ни имени его, ни города (вернее – горного села) я не запомнила. Он попросил меня найти в Польше могилу его отца. Показал написанные на обрывке бумажки неумелые каракули латинскими буквами, где я, использовав все навыки филолога славянских языков, угадала город Chrzanow (Хшанув), но где тот город, и где искать могилу – кто знает? Я, конечно, не знала, но он очень просил, говорил, что сам никогда за границей не был, и не попадет, и что матери обещал...
И вот, в ближайшие выходные, будучи в Польше, я пошла спрашивать у своих знакомых, а мне говорят: да это же рядом, здесь, около Кракова, и даже один доброволец вызвался меня подвезти на своем Фиате-Малюхе (малыше), как его тут называли. Хшанув – польское произношение слова «Хренов», ну ничем не примечательный городишко, затерянный в лесах Мазовше, чуть к юго-западу от Кракова, аккурат посредине между городком Oswiecim и Trzebinia. Каждый в нашей стране знает страшные названия Освенцим и Треблинка. Так вот – именно так, как я написала, они звучат по-польски, обычные маленькие городки. Где с дороги есть поворот с указателем, сами знаете, куда, но мы-то искали город Хшанув!
В самом городке никто ничего не знал, отправили меня к местному ксендзу. Он рассказал, что в лесу за городом, аккурат в январе 1945 года, когда русские наступали, был большой бой между немцами и партизанами, где было очень много погибших. Их всех похоронили на околице. А потом, когда пришли Советы, отобрали тех, что не немцы, и перенесли на главную площадь городка, вот и памятник. На вполне советской площади – оградка, внутри - обелиск на постаменте, а на нем – имена по-польски. Так и угадала-узнала имя того армянина, не помню, какое... Погосян... Только не было у меня фотоаппарата (времена-то были какие!), но я зарисовала памятник, приложила точное название города, улицы, площади, свернула листочек и отвезла с оказией во Львов.
А еще стала думать: ну что же боец Советской армии делал в партизанах? Спрашивала людей. Кто что сказал, кто не сказал – сложилась картина. В тех самых концлагерях были не только евреи. Были и поляки, и пленные военнослужащие, и советские, и союзников (канадцы – в первую очередь). И некоторые сбежали. И ушли в леса, и стали там партизанами. А потом, когда фронт приближался, завязался бой, и многие погибли. И с той, и с другой стороны. И вот так, лежат в песках Мазовша, как и среди разнотравья во Львове, и «в полях над Вислой сонной лежат в земле сырой Сережка с Малой Бронной и Витька с Моховой... »
И здесь, между Освенцимом и Треблинкой, из гор, от Арарата, и из многих других мест, из Кингстона, с берегов Онтарио - тоже... По-польски Oswiecim – произносится очень мягко, не написать по-русски, переводится как «Освященный». Действительно так, древнее название. А Trzebinia – место, где люди в нужде (потребе) и беспокойстве (ср. русское «теребить», английское trouble). А между ними – город Хренов. Такая вот топонимика. К чему я это? Уж точно – не филологией вас просвещать.
Молчание солдат
Сколько песен из детства: помните? Как там было на фронтах – сейчас узнать невозможно. Молчат мертвые, веря в мудрость живых. Когда еще живы были мои деды – оба дошли до Рейхстага, разными фронтами, просто повезло... Никогда, поверьте, НИКОГДА! – они про войну не рассказывали. Просто молчали. Ни слова. Один до конца дней не мог наесться хлеба. Даже макароны с хлебом ел.
А другой на всю жизнь замолчал. Помню, он был очень старый, седой, как лунь, а глаза бесцветные и совершенно прозрачные. Не помню звука его голоса. Это про него та песня: «Враги сожгли родную хату, сгубили всю его семью». Вообще, те песни – во многом очень правдивы. У деда погибли абсолютно все: и жена, и дети, и все-все родственники. И он подобрал после войны мою бабушку, сбежавшую из концлагеря, с погибшим сыном и моим отцом, тогда ребенком, и так всю жизнь промолчал, и глаза выцвели. Как в песне: «Хмелел солдат, слеза катилась, слеза несбывшихся надежд, а на груди его светилась медаль за город Будапешт». У него были еще – за Вену и за Прагу. Да, три державы покорил.
Пару лет назад наткнулась в интернете на форум: внуки фронтовиков рассказывали про воспоминания дедов о войне. Так там чаще всего встречалась фраза: НИКОГДА НИЧЕГО НЕ РАССКАЗЫВАЛ. Кто-то приводил отрывки из случайно сохранившегося фронтового письма-треугольника. Случайно оброненные какие-то фразы. О том, как раненых подбирали только тех, кого можно было выходить. Только пару воспоминаний об ужасах бомбежки в Киеве, так и то – не солдата, а просто жителя. И ни одного связного рассказа. Думаю, были бы рассказы - внуки бы вспомнили. Так и я не помню. Не было. «Окопная правда» советских фильмов - из каких-то других источников. Нам, детям, внукам, с которыми фронтовики жизнь рядом дожили, неизвестных.
Безжалостная арифметика
Самый главный фильтр – время. Пропускает через решето, частое сито – людей, мысли, правду, память. У меня фильтр очень тонкий – мой отец приравнен к ветеранам войны. Малолетний узник концлагеря. После перестройки Германия отвалила ему пенсию – 150 евро в месяц. И собес добавил пару гривен. И путевку в апреле в Трускавец. Все равно помогало, спасибо. Мой отец 1932 года рождения. Те, кто родились в 1930 году и позже – не воевали. Разве что – в самый конец войны. Сыном полка. Детям войны сейчас – самому старшему 87 лет, самому младшему – 82. Дай Б-г до 120 побыть еще с нами!
А тем, кто воевал - считайте сами: уходили на фронт сразу после школы, 17-18-летние. Это 1923-1924 годы рождения. Тем, кто (слава Б-гу!) сейчас еще жив – тем фронтовикам сейчас 90-94 года. Статистика: из поколения 1923 года рождения (это тех, что ушли 18-летними) погибло 80%. «До свидания, мальчики! Постарайтесь вернуться назад». Не постарались. Отсюда пресловутая покладистость русских женщин. Тех мужчин, что Сталин не выкосил по их малолетству – выкосила война. Это у меня у одной было 2 деда. У всех моих одноклассниц были бабушки. Дедов не было.
В книге Эфраима Севеллы «Моня Цацкес-знаменосец» герой на фронтовой дороге встречает женщину. Та просит его очень народным словом что-то сделать: «Может, сына рожу, а то у нас в деревне ни одного мужика не осталось». Так и было. На себе и пахали и сеяли. И до сих пор - от национальности не зависит. Прочитала, что пережитое оставляет генетическую память. Так, у выживших в Холокосте детям передаются черты характера, которых бы не было, не будь пережитой родителями трагедии. Скажу по себе – с детства не люблю собак, особенно немецких овчарок, полностью избегаю. Отец как-то проговорился, что детей в концлагере травили собаками на глазах у матерей. Я не знала. А неприятие есть. Генная память. Так – и у наших женщин. Девочки с генами переняли, как выживать и поднимать детей, когда, кроме себя, рассчитывать не на кого. Эхо войны.
Грудь в орденах
У моих дедов, у всех моих знакомых фронтовиков было много орденов и медалей. Были настоящие, боевые, а были и такие, которые выдавались к годовщине Победы, просто к памятной дате. Где они все? Не знаю. У меня их нет. Деды ушли. Квартиры тоже как-то потерялись там, за океаном. Нет преемственности, не хранятся фамильные драгоценности. Ветром раскидало. И нас, и награды тех, кто их завоевал.
Помню, в годы перестройки шаромыжники явно не ветеранского возраста продавали на базаре и около него ордена и медали. Я отворачивалась, проходила мимо. Иностранцы покупали. Кто еще покупал? Трудно сказать. Идет человек в военной форме, лет 70. Слишком молод, чтобы быть даже сыном полка (см. раздел про арифметику). На нем весь иконостас боевых наград. Его - отцовские? Или - моего деда? Отворачиваюсь. Прохожу мимо.
Справедливость у дороги
На старой дороге, что вела из Львова на Яворов-Люблин-Варшаву, а с древности – из Москвы через Киев и Польшу – на Европу, есть два явно насыпных холма. Так, холмики. Не вчера дорогу проложили. Катились по ней все войны всех столетий. Была теплая осень. Мы уезжаем в Канаду, последний осенний наш лес в Украине. На одном холме похоронены русские солдаты во главе с полковником, камень побольше, посередине, на верхушке, годы смерти: 1813. Буквы с «ятями», добротные замшелые камни, теплые, залитые солнцем. По ним вьется ежевика. Лес почти облетел, а поздняя ежевика – сладкая на солнце.
Рядом на холме – солдаты Наполеона. Во главе с генералом. Большой камень, с окантовкой, на нем кираса. Написано по-французски. Тоже весь в ежевике. Говорю детям: солдатики нас ягодами угостили! Ешьте, мы сюда не вернемся, мы уезжаем навсегда.
Дети еще не знают, что такое «навсегда», но солдатики лежат вот рядом, друг с другом и с бывшим врагом, и сладкие ягоды их увивают. Дети срывают, лакомятся. Достойно. По-людски. Кто теперь питает ненависть к французам? «Москва, спаленная пожаром» далеко-далеко, тут до Польши километров 20. До Парижа ближе. А русские и французские солдаты, как воевали, стреляли, во главе с полковником - на редуте, и с генералом – на соседней высоте, так и лежат. Теперь навеки не против, а рядом.
А в лесу моего детства, в начале 70-х, после войны всего 25 лет, привычно было с лукошком, полным опят и подосиновиков, натыкаться на разбросанные каски, ржавые винтовки, пояса (их бляхи то со звездой, то с немецким орлом мальчишки растаскивали). Гильз и патронов было немерено. Кости звери сглодали, а амуниции было полно. Каждый день дети что-то приносили. Сильные бои там шли. Война катилась и туда и обратно по той самой, старой дороге. Солдатские медальоны лежали. И не где-то в чаще, а в сравнительно молодом лесу. Или он тут вырос за 25 лет? Да и далеко ли убредет девочка с лукошком? Потом двоих советских солдат что нашли, похоронили, помню, у дороги, сделали мемориал, чтоб в пионеры было где принимать детей местной сельской школы. А те, другие, с плоскими флягами и меньше истлевшими шинелями, так и виднелись в лесу. Да и своих полно было. Почти полвека прошло - наверное, лес и земля их поглотили.
Мне ли судить? Может, лет через 100 насыплют еще два кургана у этой же дороги, и примирят и их, и память... Ой ли.
Потешный Рейхстаг
В России - прочитала - построили копию Рейхстага, для многоразового повторного взятия в рамках военно-патриотического воспитания молодежи. Нет слов. Это Петр Первый завел потешные полки, и брал ими шутейные крепости. Которые стали потом совсем нешутейной силой, ядром его победоносной армии. А тут... Кто? Что? Зачем? С кем воевать? Неужели и вправду Рейхстаг повторно брать собираются? Или другого способа заставить Родину любить не нашлось? Идут, детей ведут в военной форме. С картонными танками. «Можем повторить!» Что – повторить? Что – лес зарубцевался? Или память? Или не было ее? Не проросла в генах. Хотят ли русские войны? Как можно ее хотеть?
Армянину из села, где камни террасами в горах, чтоб руками носить землю, растить виноград – ему зачем лежать под городом Хренов, между Освенцимом и Треблинкой? Зачем Джон Маккормак из Кингстона умер в лагере военнопленных на Львовской Цитадели? Чтоб их имена, среди бесконечных русских имен, заросли разнотравьем и заровнялись бульдозером? Чтоб два поколения все забыли и начали опять играть в войну?
«Спасибо деду за победу». А что – у деда был выбор? Как Дед Мороз – принести подарок- Победу или нет? ПОТОМ и КРОВЬЮ – прямо, конкретно, липко, трудно - полита половина Европы. Дороги, лес, брусчатка городов – впитали. Реки – унесли. Горы пепла у взорванных крематориев в Польше – породили Птицу Феникс - Еврейское Государство. Там все понимают правильно. Очень крепко помнят. Встают при звуке сирены и молчат. Хоть дело было за морем.
А на самой - политой потом и кровью - земле? Что - забыли? Проехали? Поиграть бы в войнушку? ПОБЕДА – это не то, что вы думаете. В войне невозможно победить. Она не игра, чтоб ее выигрывать. Не бейсбол. Это противоестественное состояние природы и человечества.
Был такой греческий царь Пирр. Так в 3 веке до нашей эры он воевал с римлянами под Аускулом, был такой город в древнем мире, и победил. Римляне отошли в свой лагерь. Это была явная победа. Но какой ценой! Когда начали подсчитывать погибших, потери и с той стороны, и с другой были одинаково ужасны – 15 тысяч воинов каждой армии. Узнав об этом, Пирр воскликнул: «Еще одна такая победа, и мы погибли!». Это вот – Пиррова победа. Любая война, где погиб хоть один человек – уже Пиррова победа. И один погибший – уже слишком много. А столько жизней: и солдат, и просто людей, положенных в той войне – победа не просто Пиррова. Это – Всемирная Катастрофа, из которой мы все должны вынести уроки. Безумно дорогие, кровью оплаченные уроки.
Большое видится на расстоянии. Прошло 72 года. Семьдесят лет – цикл целой жизни. Человека, государства (кто помнит сейчас СССР?), византийского плена, земли, зарубцевавшейся раны, утихшей боли.
В этот майский день надо говорить не об игре-войне, а о ненависти к ней и примирении с Памятью. Ненавидеть войну, а не пропагандировать ее! Помнить невосполнимую цену Победы, а не провоцировать судьбу фразой «Можем повторить!». Примириться, признать, что все было ужасно. Перечеркнуть, перешагнуть и пойти самим, и детей повести в мир, где война – это не просто последнее средство. Это НЕДОПУСТИМОЕ средство! Это не средство вообще! Этого современное человечество просто не смеет допустить, как эпидемию бубонной чумы или холеры, или гриппа-испанки, всего совсем недавно выкашивавших целые континенты! NEVER AGAIN! Больше никогда! – это лозунг Дня Победы.
Ненавидим войну. Не хотим ее. Худой мир лучше доброй ссоры, тем более – войны. Ну почему мы не слышим этих лозунгов, а слышим и видим то, о чем я даже говорить не хочу? Тем более – у нас в Торонто? Ведь мы-то уже знаем, как бывает! Не по учебникам, по истории практически каждой нашей семьи.
Кстати, Пирр таки накаркал. Сам себе. В следующей битве, когда была возможность тихо и почти бескровно взять вражеский город, он, самонадеянный от прежней победы, бросил больше сил, чем надо было, и в неразберихе потерял всю армию, и сам погиб от куска черепицы, брошенного с крыши матерью молодого воина на незащищенную шею царя, когда он нагнулся, чтоб убить ее сына, молодого воина. Думаете, история чему-то учит? Тех, кто бряцает сейчас оружием и делает капитал на прошлой войне? Они, вероятно, вообще про Пирра не в курсе. Но мы-то, мы! Вот - оглянитесь вокруг. Посмотрите на цветущую по весне землю Канады. Скупою, северной красотой. Главное ее достоинство – это мир, за которым мы сюда приехали.
Так не приносите на эту девственную в своей «невоеванности» землю похмелье Пирровой победы прежних войн на той стороне Земли!
Остановитесь, вспомните, выпейте «фронтовые» 100 грамм за светлую память, и чтоб NEVER AGAIN, и давайте маршем пойдем смотреть, как цветут сакуры в Хай-Парке! Самым мирным, истинно канадским победным маршем.
С Праздником Мира вас, дорогие земляки!
Саломея Лев
(Salomea.lev@gmail.com)
