Наш почетный гость - Иегошуа Раскин
«Б-г в долгу не остается». «Есть две вещи в этом мире, которые сами по себе не являются ни добром, ни злом. Но они больше всего способствуют проявлению добра или зла. Добро - это миква, после которой в душе появляется такой сильный подъем, что у человека появляется страстное желание делать добрые поступки. Грусть сама по себе злом не является, но когда человек находится в угнетенном состоянии, он может творить такое сильное зло, которое никогда бы не сделал, будь он в хорошем настроении». - Рав И. Раскин.
Дорогие друзья! Позвольте познакомить вас с воспоминаниями одной из известных гидов по Израилю Марины Магриловой, автора книг и фильмов по истории страны. По следам недавно прошедшего праздника Пейсах...
(Окончание. Начало см. №1210).
Тогда в Горьком для соблюдения еврейских Законов у нас было все то же самое, что есть в нашем доме сегодня в Израиле. На Песах, как положено, у нас была круглая маца шмура. Это была целая эпопея, чтобы ее достать. В Крыму жил наш дядя, который у себя на приусадебном участке выращивал пшеницу специально к Песах. Ведь урожай нужно снимать до того, как на пшеницу пойдет дождь, только тогда она будет пригодна, не хамец. Ехать за этой пшеницей нужно было к нему из Горького. Сначала в Москву, из Москвы в Симферополь, из Симферополя в Джанкой, потом к нему в колхоз имени Ленина. Потом в чемоданах это зерно нужно везти через весь Советский Союз в Черновцы.
Под Черновцами был город Станислав, сейчас он называется Ивано-Франковск. За Ивано-Франковском была маленькая деревня, там у одного мужика была маленькая мельница. Мы меняли жернова на новые, на которых еще ничего не мололи, чтобы наше зерно было промолото первым. Потом эту муку снова в чемоданах везли в Горький. Если кто жил в то время, тот знает, что купить билет на поезд даже без чемоданов было так же трудно, как купить сейчас билет на Луну.
В Горьком в одном маленьком подрядике мы пекли круглую мацу вручную. Там мы использовали печку. Это было якобы секретно. Но никаких секретов не было, так как, к сожалению, были еврейские доносчики, не по своей воле, но так получилось...
В этой «пекарне» никого не было, приходили только папа, дядя, я. И вот наступает Пасхальный Седер. Мама, папа, дети, два брата, две сестры, гости сидят за праздничным столом. Седер шел красиво: пели, говорили, как все должно быть.
И сукка у нас была на Суккот. В Горьком мы жили в коммунальной квартире возле Московского вокзала в довольно трудных жилищных условиях, потому что это было очень удобно для бизнеса родителей.
В общем дворе построить сукку было невозможно. Но был один еврей, у которого был старенький домик с очень высоким забором. Там строили сукку, за таким высоким забором никто не знал, что там есть. Он жил на улице Коммунистической. Его звали Ейна Кац. Этот Ейна сам этой суккой не пользовался, только в первый вечер выходил, когда мы делали первый кидуш, потом возвращался к себе в дом. Но это была его заслуга перед еврейским народом, что для моего отца, его брата, для моего учителя он строил сукку. У нас было также положенных 4 вида растений. Все, что необходимо для соблюдения еврейских Законов и что есть во всем мире у евреев, правдами-кривдами было у нас.
Кроме того, что сейчас в нашей жизни все стало легко, легально и доступно, для нас изменений не произошло. Шабат мы всегда соблюдали и никогда не нарушили субботу.
Наверное, удивляет, как удавалось соблюдать кашрут на коммунальной кухне. Мы этой общей кухней не пользовались. В нашей комнате, где мы все вместе жили, занавеской отделили примерно 1,5 метра - это была наша кухня. Там были плита, рукомойник, воду в который надо было приносить ведрами. Мясо каждый день мы не кушали. Но на Шабат, праздники покупали живых кур, носили их к шойхету, дома общипывали, солили, чтобы вся кровь вышла - делали мясо кошерным.
Особенно это трудно было сделать зимой, когда морозы стояли минус 25 градусов и ниже. Случались всякие приключения, так как делать это все нужно, чтобы было незаметно и никто ничего не узнал. Кошерную рыбу можно было купить. Горький стоит на реке Оке, и с рыбой проблем не было. С молочным было так. Покупали молоко у одной женщины, мы наблюдали, как она доит свою корову. Дома у нас был сепаратор, мама отделяла сливки от молока, сама делала сметану, масло.
Для нас эта комната в коммунальном доме была временная посадка. В Горьком у отца был огромный дом около реки Оки. Тогда ведь невозможно было продавать дом. Меняли. Тот большой дом поменяли на эту комнату. Но отец свой дом никогда нам не показывал, хотя мы проходили мимо него каждый день. Он нам не показывал и синагогу, которую закрыли до того, как мы родились. Синагогу превратили в склад. Отец не хотел показать, что еврейство в упадке. Говорил, что нет синагоги, молимся дома. В 1946-1947 годах папина тетя организовала нелегальный выезд евреев через Львов в Польшу.
Делали фальшивые польские паспорта или в настоящие советские паспорта, кого должны были отправить ближайшим эшелоном, вписывали еще детей из других семей. И вот так все евреи Хабада, которые живут сейчас в Бруклине и Кфар Хабад, уехали с этой нелегальной эмиграцией.
В нашей большой семье мои отец с матерью были самые молодые. Они раньше отправили всех вдов с сиротами, сами платили за их фальшивые паспорта. А когда уже и мои родители, и эта тетя хотели поехать во Львов и также нелегально выехать, закрылась вся эта лавочка... И они бежали назад в Горький в ту единственную комнату. И счастье, что эта комната осталась. И мы опять никуда не переезжали. Отец все время искал пути, как можно было бежать из Советского Союза, и не искал пути, как получше устроиться. Потом узнали, что два наших еврея из Черновцов смогли перейти румынскую границу. Мы думали за ними идти. Но румыны их продали и вернули назад в Советский Союз.
Эти евреи сидели потом 12 лет в тюрьме. Но я еще не сказал, что кроме дедушки, который приходил нас учить каждый день по вечерам, три месяца в году, когда были летние школьные каникулы, родители отправляли нас в Черновцы. Там мы жили у нашего дяди Мойше, его звали Мойше Витебский. Он был великий Раввин, его так звали по названию города, где он жил.
Когда Сталин умер, начали выпускать из лагерей всех наших евреев. Но назад в большие города жить их не пустили. Многие из них поехали в Черновцы. В Черновцах жили еще такие великие раввины, как Эршл Рабинович, Рав Куперман и другие. Это были наши учителя. Так было каждое лето нашего детства. Когда нам исполнилось по 17 лет, мы поступили в подпольную ешиву в Самарканде. Это была подпольная высшая духовная семинария Хабада. У нас с братом не было сомнений в том, что мы будем верующие евреи, что мы будем раввинами.
Вся наша династия была раввины. И мой раввинский диплом я защищал в Самарканде. Но все-таки, несмотря на то, что мы старались соблюдать все еврейские Законы, оставался самый главный вопрос: «А кого мы возьмем в жены?» Помню один разговор с братом: «Мы с тобой последние из могикан. В городе Горьком 30 тысяч евреев, только я и ты соблюдаем Заповеди. Мы боремся, мы не сдадимся, но мы же в итоге не выиграем, мы же проиграем. Что с нами будет в конце концов? Где мы найдем себе невест?»
Это был очень трудный вопрос. Ответа на этот вопрос не было. Мне уже было 18 лет. В Самарканде было много соблюдающих евреев. Но при всем при том, мало того, что есть соблюдающие евреи, чтобы выбрать себе невесту, нужно, чтобы девушка понравилась. Когда я приехал в Самарканд, мне сразу предложили шидух. Подошел один еврей и говорит: «Тебе нужен шидух, ты уже взрослый», - и сказал про какую-то девушку: «Вот, предлагаю тебе Хану». Я эту девушку знал, она была сестрой парня, с которым я занимался Талмудом.
Я ему отвечаю: «Реб Хаим, да вы что, она же старше меня лет на 8-10!» Он мне так же, как когда-то моему дедушке ответили, отвечает: «Откуда ты знаешь, кто будет дольше жить?» Потом я говорю: «Реб Хаим, она же мне только до пояса!» Он говорит: «Ну, это не страшно». Я говорю: «Реб Хаим, она мне совсем не нравится, и она хромает на одну ногу!» Он говорит: «Ты ничего не понимаешь, это у нее походка такая». Короче говоря, уговаривал, уговаривал, уговаривал...
И я ему говорю: «Реб Хаим, что, у вас нет для меня нормальной девушки?» А он мне говорит: «Ты приехал из Горького искать здесь стройных красивых девушек? В Горьком их больше, чем в Самарканде. Или тебе нужна невеста, которая соблюдает так же, как ты? У меня сейчас есть Хана, других нет». В ту ночь я пошел домой и плакал всю ночь.
Я думал: «Он же прав. Нет других девушек. А на такой я не женюсь, хоть убей меня. Что же это будет икс на наших поколениях? Чем же это кончится?» И у меня были претензии к Б-гу. Я спрашивал у Него: «Неужели я не заслужил, чтобы нашлась еврейская девушка, к которой я хотя бы мог привыкнуть? Уже про любовь забудьте, Ромео и Джульетты не нужны...
Ну чтобы более-менее я к ней мог привыкнуть... И чтобы она родила мне хотя бы одного мальчика или девочку, и я уже буду рад. Неужели, Б-г, я этого не заслужил? Я все исполняю, надеваю тфилин с 13-ти лет, мне делали обрезание на 8-й день - все...»
Как видно, Б-гу понравились еврейские слезы, сразу после этого мы с братом получили телеграмму из дома: «Сообщение от дедушки, приезжайте домой». Дедушка для нас был Любавичский Ребе.
И началась эта неземная эпопея, в которую трудно было даже поверить! Нам дали разрешение на выезд. Я храню этот
советский паспорт на выезд, датированный 3 марта 1967 года. Это само по себе Чудо! А еще через несколько дней в Израиле начинается Шестидневная война. Между Советским Союзом и Израилем прерываются отношения...
Уже в Израиле я женился. Б-г послал мне девушку, к которой не только можно привыкнуть, Он послал мне девушку, от которой невозможно отвыкнуть. Она родила мне не одного мальчика, а целых 6! И все мои мальчики, которых она родила, сейчас раввины в разных странах. Старший сын Шломо, названный в честь дедушки, раввин во Франкфурте.
Единственная дочь - в Израиле. После нее сын - главный раввин государства Кипр. Еще сын - раввин в Будапеште. Еще один сын - раввин в Нью-Йорке. Другой сын - раввин в Майами. Мой младший сын только что женился, еще не знаем, где он будет раввином. Так что, Б-г в долгу не остается.
...Недавно я посетил Таллинн. Я увидел прекрасную синагогу, даже не ожидал такой стройной синагоги, новенькой, модерновой. И это не общественное здание, там чувствуется тепло, семейность, чувствуется Дом. В этом заслуга и архитекторов, и раввина, и еврейской общины. Иногда, может быть, некоторым кажется: «Вот, община не становится больше, людей больше не приходит, мы не становимся моложе, молодые не приходят, чем кончится еврейская жизнь?»
Не нужно об этом думать. Община будет расти. Так же, как нам в России тогда все казалось беспросветным: чем кончится наша жизнь, за что боремся, где мы найдем невест? Нашли и я, и брат. Вот так же, как тогда, когда я плакал в Самарканде, я не знал, что через несколько дней буду уже в Израиле.
Так же и сейчас. Машиах придет вот-вот. И это будет очень скоро и так быстро. А когда придет Машиах, нам обещано, что все Храмы Б-жьи со всего мира перелетят на облаках в Иерусалим. И ваша эстонская община займет почетное место на Храмовой горе среди общин других стран мира. И ваша община, и все, кто ей помогают, будут там в мире и почете. Еще есть у евреев такое понятие «алэха молиха легмот» - «не тебе оканчивать работу».
Ты должен делать все, что от тебя зависит. А думать о том, кто закончит эту работу, это не твоя забота. В Израиле есть такие деревья, которые дают плоды на 70-й год. Когда приехали поселенцы в Израиль, они нашли плоды этих деревьев, которые давно посадили люди.
Какой человек без веры, уверенности в будущее будет сажать дерево, от которого он точно ничего не попробует? Только такие люди, которые верят, что жизнь продолжается, и что не они заканчивают работу. Будут дети, будут внуки, будут правнуки. Желаю всей общине, чтобы Б-г вас одарил здоровьем и долголетием, занимайтесь общественной деятельностью, помогайте общине - Б-г в долгу не остается!
Печатается с согласия раввина Раскина.
Эстер Кей,
исследователь каббалы и эзотерики из Цфата, Израиль,
специально для Русского Экспресса.
