Наш почетный гость - Иегошуа Раскин 

 

«Б-г в долгу не остается». «Есть две вещи в этом мире, которые сами по себе не являются ни добром, ни злом. Но они больше всего способствуют проявлению добра или зла. Добро - это миква, после которой в душе появляется такой сильный подъем, что у человека появляется страстное желание делать добрые поступки. Грусть сама по себе злом не является, но когда человек находится в угнетенном состоянии, он может творить такое сильное зло, которое никогда бы не сделал, будь он в хорошем настроении». - Рав И. Раскин.

 

Дорогие друзья! Позвольте познакомить вас с воспоминаниями одной из известных гидов по Израилю Марины Магриловой, автора книг и фильмов по истории страны. По следам только прошедшего праздника Пейсах...

Моих бабушек, дедушек лично я не знал. Но это были великие люди. Со стороны мамы это фамилия Лейн, которая является искаженной от Хейн. Эта семья из Испании. Мы сефарды, и не просто сефарды - мы потомки последнего Иудейского царя. У нас есть семейный герб, как в каждой царской семье. На нем изображен лев, стоящий на двух ногах, с царской короной на голове и мечом в руках. После разрушения Храма семья наших пра-пра...-прадедов оставалась рош галут, тогда при каждом царе должен был быть главный еврей. Это были очень мудрые люди. 

У нас также есть семейная Агада. Такую Агаду мог позволить себе только кто-то очень богатый и значимый. Оригинал этой Агады можно посмотреть в музее в Лондоне. Нашей семье через суд было разрешено отпечатать 400 копий без цели продажи. Из Хейнов стали Лейнами из-за того, что один из сыновей должен был идти в армию. Чтобы уйти от службы в царской армии, евреи находили всякие способы. Некоторые платили хирургу деньги, чтобы он сделал грыжу мальчику - с такой болезнью в армию не брали. Тогда был закон, если в семье единственный сын, его в армию не брали. И в семье Хейн одному сыну вместо того, чтобы сделать грыжу, решили сделать так, чтобы он стал единственным сыном в семье. И в русской букве Х сцарапали два хвостика, стало Л. И так их фамилия Хейн стал Лейн. 

Про дедушку, отца матери, знаю, что ношу его имя Иешуа. В то время великих раввинов называли по местечкам, городам, откуда они. Моего дедушку звали Иешуа Бешенкович, еще его называли Иешуа из Рудни. Это были города, в которых он жил. Бабушку звали Риша. Дедушка был еще и машпиах, педагог. Его раввинский диплом был от Рогачевского Гения, от него получали удостоверение раввина считанные люди в мире. Один из них был мой дедушка.
С папиной стороны мы семья Раскин. С тех пор как есть семья Шнеерсон - это наши атаманы, есть семья Раскин - это их казаки. Начиная с Баал-Шем-Тов, мы хасиды. По всему миру, куда бы вы ни приехали сегодня, раввином этого города или страны должен быть мой родственник. Это и главный раввин Марокко, Касабланки, почти во всех городах Украины: в Донецке, Днепропетровске, Киеве, Полтаве, Кременчуге... Там везде работают мои племянники. Прадед по отцовской линии Хаим Раскин своих детей очень рано поженил. 

Моему дедушке еще было лет 17-18, а ему уже поступили предложения на шидух. Для совета по поводу поступивших предложений, прадед Хаим зашел к пятому Любавичскому Ребе, рабби Шолом-Дов-Бер. Ребе РАШАБ карандашом начал вычеркивать имена невест снизу вверх, говоря: «Вот эта чулок носить не будет», - вычеркивал. «Вот эта голову покрывать не будет», - вычеркивал... Так он вычеркнул все 8 имен. После чего Ребе сам сделал для дедушки предложение: «Вот есть на хуторе девушка, она очень подошла бы твоему сыну». Для прадеда слово Ребе было законом. Но дедушка не торопился с ответом - этот шидух он не хотел. И выдвинул три причины, почему он не хочет этот шидух. Первая, что она с хутора, а он сын купца первой гильдии, разница в ментальности страшная. Кроме того, он еще армию не прошел, непонятно, что дальше будет. И третья - она была старше на 8 лет. Тогда прадед взял дедушку с собой к РАШАБ. 

Когда Ребе выслушал все ответы, он сказал: «После свадьбы ты же не поедешь на хутор жить, она приедет жить к тебе, а к богатству и хорошей жизни привыкают очень быстро, тебе не надо привыкать к жизни на хуторе. Поэтому нет проблемы с ментальностью. Что касается армии, беру это на себя. То, что тебя смущает, что она старше, откуда ты знаешь, кто будет жить дольше?» Под таким нажимом дедушка согласился. 

Перед хупой они приезжали еще раз получить у Ребе благословение на шидух. Когда они подъехали к дому Ребе, их увидела ребецн, она сказала мужу, что приехали Раскины получить благословение. РАШАБ надел сюртук, вышел к ним и начал застегивать этот сюртук. И это продолжалось вечность. В сюртуке всего две пуговицы, но он их крутил и вертел, и крутил, и вертел и чувствовалось, что он где-то в небесах проводит очень большие операции. Лицо его было очень строгим, бледным. И он все застегивал, застегивал... наконец застегнул и сказал так: 
«Ну, едешь на свадьбу, жених. Но чтобы ты знал, обычно на хупе присутствуют три поколения дедов с обеих сторон, иногда больше. Ты, стоя под хупой, можешь и должен просить и выпросить Б-гобоязненности себе, невесте еще на 50 лет». 

Этим благословение кончилось. Сделали хупу, эта девушка стала его женой. И вот все последующие 50 лет вся семья Раскин, а нас в России было много, жили в России и выехали из России набожными. Никто из нашей семьи не пошел в армию, мальчикам не пришлось делать грыжи... 

Так что это не наша заслуга. Вот эта девушка с хутора - это моя бабушка Бася Хая Ента. Дедушку звали Шлейма. Бабушка пережила дедушку. И дедушка, и бабушка жили только для людей. Началась Вторая мировая война. Горький стал одним из мест эвакуации. Начали приезжать очень много людей. Дедушка и бабушка каждый день запрягали лошадь в телегу, ехали на вокзал и искали среди приезжающих евреев: мертвых - хоронить, больных - лечить... Приезжих было очень много, а кушать было нечего. Золото, бриллианты, которые эвакуируемые привезли с собой, ничего не стоили, они готовы были продать это хоть за немного картошки. Мама и еще две сестры моего отца скупали эти украшения, ехали за город, там они получали за это целые мешки картошки. 

Приехать назад в город с мешками картошки было невозможно, так как на вокзале у мешочников отбирали все. Они давали большую взятку водителю локомотива, он на нужном повороте притормаживал, чтобы можно было с мешками спрыгнуть с поезда. Так они привозили эту картошку и кормили целый город голодных людей картошкой. Этой картошкой была заполнена в доме целая комната. Вы поймите, что и в самой семье из мужчин остался только дедушка. У одной его дочери муж погиб, она приехала в родительский дом с детьми, вторая дочь также приехала с детьми... Все его дочери, которые вышли замуж, остались вдовами и вернулись к родителям. Даже брат моей матери, к которому она до войны приехала помогать, тоже не вернулся, он умер в блокадном Ленинграде... 

И на дедушкины плечи легла обязанность кормить столько ртов в голодное время, когда человек самого себя не мог прокормить... Дедушка так и умер от расстройства... Через наш дом прошли тысячи людей, которых спасли от голодной смерти, излечили от болезней... 

Поэтому, куда бы я ни приехал, если узнают, что кто-то из Раскиных приехал, всегда найдется старик, который рассказывает всем, как семья Раскин спасла ему жизнь.

Дедушка со стороны матери, его жена и все дети, кроме моей матери и еще одного сына - все были погребены живьем в противотанковом рву в городе Рудни, недалеко от Любавичи... Немцы собрали всех евреев, вывезли в бор недалеко от города, потом всех в этом рву засыпали... Мама в это время была в Горьком, она поехала помогать роженице... Мамин брат был мужем одной из дочерей дедушки по папе, которая должна была скоро рожать. Мама хотела уже вернуться домой, но не успела, началась война. Она осталась в живых и еще брат, он жил в Израиле. Дедушка был очень великий человек. Даже при его жизни на него говорили Бейну - тот, кто учит книгу «Тания». Так называли Праведника, человека, который никогда не грешил в жизни - ни действием, ни разговором, ни мыслями. Праведности дедушки есть доказательство. 

20 лет после войны евреи из Рудни, которые как-то тоже спаслись, договорились перенести из этого противотанкового рва останки уничтоженных на еврейское кладбище. Когда переносили останки на кладбище, среди груды костей был один человек целый, как будто его вчера положили. Это был мой дедушка. Настолько все сохранилось, что его узнали даже гоим, которые жили в Рудни. Перед отъездом в Израиль в 1967 году мама поехала в Рудни попрощаться с родными местами, там ей рассказали эту историю.

Мою маму зовут Рива. В тот приезд, когда мама поехала перед войной в Горький, она познакомилась с моим отцом. Папу звали Шолом Дов Бер. Они понравились друг другу, но поженились после окончания войны. Родился я. Родители воспитывали нас с самого рождения по еврейским Законам. Многие евреи говорят, что родители говорили на идиш, чтобы дети не понимали. А наши родители говорили на идиш, чтобы мы понимали,  нас с детства учили идиш. Как положено, на 8-ой день мальчикам делали обрезание. В Горьком был шойхет, который был также и моэл. Но были проблемы в детской поликлинике. 

Если ребенок с обрезанием, нельзя было идти в детскую консультацию. В консультации спросят, кто делал, начнут допрашивать и могли еще и в тюрьму посадить за это. Поэтому нужно было обращаться к частным врачам. 
Как родители давали нам образование? Утром я ходил в обычную русскую школу, она называлась 49-я женская школа, которая так называлась при царе, да так и осталась с таким названием. А вечером к нам домой каждый день приходил учитель Бенцин Горелик. Он учил меня, брата, двух сестер, а до этого учил еще предыдущие поколения. На глазах нашей семьи он состарился. 

Отец платил ему за уроки, учитель с этого жил. Родители были очень богатые люди. Но они всегда рисковали, зарабатывая огромные деньги. Официально отец был переплетчиком по учреждениям. По Шабатам папа не работал. Обычно главбух на предприятии был еврей. Папа договаривался с ним так, что этот главбух должен был в табеле написать, что папа работал в субботу, тогда суббота была рабочим днем. Вся эта его работа была только для того, чтобы советская власть не считала его тунеядцем, за это тоже могли в тюрьму посадить. 

На самом деле родители были одни из крупнейших оптовых торговцев драгоценностями. В русской школе на уроках мы сидели без головного убора, но приходили в школу и уходили с кепкой на голове. И папа ходил в кепке, и дядя ходил в кепке, и гоим тоже ходили в кепке. У нас были проблемы и с субботой, тогда в школе был только один выходной, по субботам нужно было ходить в школу. 

Однажды моя учительница Татьяна Марковна, еврейка, решила навестить меня с братом в субботу, что мы такие больные, всегда болеем по субботам. Она нагрянула на наш двор. А мы были здоровые мальчики, бегали по двору и ее чуть не сбили. «Ой, какие вы больные?» - учительница сразу побежала в дом к маме. Дверь была открыта, на столе стояли шабатние подсвечники... В Шабат нельзя подсвечники со стола снимать, да мама все равно не успела бы это сделать. Учительница это увидела: «Теперь я вижу, чем больны ваши дети!» И начала читать нотацию два часа: «Вы губите ваших детей, у вас такие талантливые дети, а вы их учите религии. Что с этим можно делать? Этому нет никакого будущего в этой стране...»  Мы были уверены, что она нас продаст. Но она нас не продала, прочитала мораль, но дальше это не пошло.

 

Печатается  с согласия раввина Раскина. 

(Окончание следует).