Степень проникновения.

 

Наш актер. От заявления Павла Цитринеля, Заслуженного артиста Российской Федерации, театр Советской (ныне Российской) армии был в шоке. Павел и сам от себя не ожидал подобного: «Я уезжаю!». Он был любим в коллективе, считался актером с высокой степенью проникновения в роль. И когда Павел выдохнул свое решение, театр вздрогнул, как от брошенного камня.

 

Разошлись круги. Леонид Хейфец, тогдашний главный режиссер, изумился: «Кто бы мог подумать?! Я не ожидал! Ну, хорошо. А вы, Павел, понимаете, что больше никогда не выйдете на сцену?!». Но у Цитринеля хватило ума, вернее, глупости ответить, что «я готов там делать все, что угодно» - и еще что-то в этом же духе, хотя потом он понял, как жестоко ошибался. Но коллектив уже пришел в движение (было что обсуждать!), а кроме того, предстояло прощание.

 

По театральным меркам проводы Павла Цитринеля прошли при аншлаге. Им стал спектакль «Моя профессия – синьор из общества». В этой пьесе Цитринель играл заглавную роль. Отметим, что на «прощальный бал» заслуженный артист пригласил и своих будущих земляков – представителей израильского консульства, ибо израильское посольство в тогдашней Москве еще не открыли.

На спектакль явилось десять дипломатов. Они понимали: это прощание. Знали о том и актеры. В том числе и Алла Покровская, давняя партнерша Цитринеля по вышеназванному и другим спектаклям. И в тот вечер шутки и образы комической, по сути, пьесы приобрели горький и грустный оттенок. Тайну подобной метаморфозы понимали только посвященные. Ничего не подозревавшие зрители смеялись до упаду, а Покровская на сцене едва удерживалась от слез. Да и у Павла – комок в горле. А прежний финал прочитывался как дурное предзнаменование: тонкий луч прожектора проводил «синьора из общества» в тьму неизвестности.

Подобным финалом были ошеломлены и израильтяне. И только в Израиле Павел понял, отчего та растерянность. Он вспомнил, что между словами благодарности у дипломатов проскочило слово «ничего»… Почему «ничего»? Неужели этото «ничего» из анекдота о сержанте, зачитывающем на поверке список личного состава:

- Иванов!
- Я!
- Петров!
- Я!
-Сидоров!
- Я!
- Рабинович!
-Я!

Сержант всмотрелся, затем утешающе произнес: «Ну, ничего! Ничего!»

Вот и консульские работники, как сержант, жалели актера Цитринеля, который ехал в страну, где в то время не было русского театра, другими словами, места работы для специалиста подобного уровня.

А после «ничего» был фуршет. И поздний разъезд по домам. А наутро казалось, что Павел простился уже навсегда. Но за два дня до отъезда в доме раздался звонок. Начальник (организация все-таки армейская!) театра просил помочь: «Павел Наумович, дорогой! Я вас умоляю. Я перед вами даже не на коленях стою, я лежу перед вами пластом. Выручайте! Сегодня у нас спектакль «Боже, храни короля!», а Ледогоров застрял на съемках». Цитринель в ответ: «Рад бы. А как же успеть?» И в самом деле, до первого звонка – минут сорок. Но начальник (настоящий полковник!): «А мы уже за вами и машину выслали!»

Павел прибыл в театр с третьим звонком. Поднялся в гримерную – на этаже никого. Все на сцене. Переоделся в белый легкий костюм (спектакль – эффектный! Хейфец – режиссер!) и направился – на сцену. А сцена в тот момент – английский теннисный корт, с изумительной верандой. И герой (после музыкального пролога) предстает перед актерами и зрителями с теннисной ракеткой в руке. А теперь представьте себя на месте актеров – их никто не предупредил, что вместо Ледогорова (царство ему небесное, ныне его уже нет, умер в Новой Зеландии) на сцену выйдет Павел (весь в белом!), с которым они уже простились. Актеры обомлели, а затем стали аплодировать. Зритель не понимал, в чем же дело. Но затем решил, что это режиссерская находка. Хотя это было, можно сказать, второе прощание с коллегой.

Говоря о театре Советской армии, нельзя не сказать несколько слов о Владимире Зельдине. В то время ему было, если не ошибаюсь, солидное количество лет. Отъезд Цитринеля он принял, как и многие в театре, с грустью. На прощание вручил Павлу экземпляр пьесы «Последний пылкий влюбленный», в котором он и Голубкина были заняты долгие, если не все советско-армейские годы, с дарственной надписью: «Паша, дарю с любовью! Если удастся сыграть…».

 

По всей вероятности, Владимир Михайлович догадывался, что Цитринель мечтал сыграть в этой пьесе, но виду не подавал. И только через четырнадцать лет после вручения подарка Павел Цитринель и Маша Мушкатина представили «последних пылко влюбленных» на сцене израильского театра «Шарабан». А вот репетировали в доме Павла. С репетиционным помещением были, надо сказать, большие трудности. От актеров отбояривались всеми способами. Но они не отступали. Однажды даже перелезли через высокий забор, чтобы попасть в захудалый бат-ямовский зал на репетицию. В пору подобных «приключений» Павел сфантазировал: «Снять бы скрытой камерой, как работают артисты!»

Выйти на сцену хотелось немедленно, но Цитринель, не обращая внимания на заборы, настаивал: «Маша, как бы то ни было, пока мы не отшлифуем спектакль, на сцену не выйдем!» (Он ведь не только актер, но и режиссер данного спектакля!) На что Маша с грустью призналась: «Но хотелось бы все-таки успеть поиграть!» - «Ты это о чем?» И Маша, спустившись (в прямом и переносном смысле) на землю, призналась, что находится в положении. А когда это станет ясно зрителям, играть не сможет: все-таки они представляют историю пылко, а не лихо влюбленного. Забегая вперед, скажу, что спектакль отыграли семь раз. До тех пор, пока удавалось «спрятать» Машин живот.

Интуиция – конек Цитринеля. Мало того, что с ее помощью он «проникает» в роли. Павел еще предсказывает судьбу пьесы. Например, «Саду» (Беэр-Шевский театр) он напророчил тринадцать (как в контракте) спектаклей, хотя актерам обещали золотые горы: «Объедем весь Израиль!»

 

Два захода в «Габиму»

Актерская интуиция и в Израиле не подвела. Однажды Павел Цитринель проходил мимо «Габимы». Афиши извещали, что в ближайшее время на суд зрителей будет представлен спектакль «Смерть коммивояжера» по пьесе Артура Миллера. Павел был занят в нем еще в театре Советской армии. Чутье подсказало;:«А почему бы не зайти в «Габиму»?»
И Цитринель сразу же очутился в своей тарелке: атмосфера, запах кулис – еще не забытое прошлое. Павел обратился к секретарше директора (он же художественный руководитель): «Не мог бы он меня принять?» Секретарша доложила шефу, а тот согласился встретиться с новым репатриантом.

 

Директор вышел из-за стола, пожал руку, похвалил иврит, хотя, как вспоминал Павел, после двух произнесенных им слов можно было бы и распрощаться с таким, как он, посетителем до лучших (с языковой точки зрения) времен. Но директор видел Цитринеля в одном из спектаклей театра «Сифрия», в котором тот был занят в то время, и похвалил спектакль и игру актера. Встреча окрылила Павла: на прощание директор «Габимы» сказал, что с удовольствием взял бы Цитринеля в штат, но пока все занято, к тому же не он, директор, распределяет роли. Однако, если что-то подвернется, обязательно посоветует…

Павел вышел из «Габимы» счастливый от того, что решился на подобный шаг, что не осталось неприятного осадка от встречи с директором, что беседа, если произошедшее можно называть беседой, сложилась. Интуиция не подвела: через две недели раздался звонок из «Габимы». Заведующий труппы сказал, что «директор рекомендовал обратиться, ибо на носу премьера спектакля «Смерть коммивояжера» (буквально через две недели!), а Моше, исполнитель роли брата главного героя (всего несколько сцен!), уезжает на три месяца в Канаду».

 

В конце монолога поинтересовался: «Ты сможешь его заменить?». На что Цитринель ответил положительно. Ему вручили текст роли, который он для лучшего запоминания переписал кириллицей. Надо отметить, что спектакль ставил венгерский режиссер, объясняющийся с израильтянами на английском, которого Павел не знал – слова режиссера переводили ему на иврит. Но актер остается актером, даже если не знает язык. Актер, если он настоящий, всегда полон идеями. И обязан ими поделиться. В нашем случае – с венгерским режиссером.

И Цитринель стал подыскивать слова на иврите, но через некоторое время венгр остановил его: «Лютше по-руску». Оказывается, режиссер изучал русский в своем социалистическом детстве.

Через две недели состоялся ввод Павла Цитринеля в израильский спектакль. Предполагалось, что он отыграет семь раз – до возвращения Моше. Но ему пришлось играть и в восьмом спектакле. Причем, самом ответственном, ибо в зале присутствовал сам (!!!) Артур Миллер, члены правительства, телевидение… А также собственная жена и сын.

Обычно Павел любит гримироваться позже всех, а тут пришел пораньше (все-таки мандраж!), наложил грим, усики, виски – остались последние, но важные штрихи. И вдруг замечает в зеркале, как открывается дверь, в проеме возникает Моше с сигаретой. Все! Но первая мысль не о том, что у него отберут сейчас роль, а беспокойство о жене и сыне: ведь они, не обнаружив Павла на сцене, начнут сходить с ума: что происходит с ним за кулисами? А сам спектакль без участия Цитринеля им, если честно сказать, не очень-то и нужен. Повернувшись к Моше – хозяину роли, Цитринель произнес: «И что?». А тот, глядя на уже загримированного коллегу, махнул рукой: «А! Все в порядке. Поработай еще и сегодня».

На следующий день были рукопожатия и всяческие добрые слова. И возвращение в маленький театр «Сифрия», откуда он пришел, как я уже говорил, в «Габиму». Пришел, а не перешел, ибо продолжал играть и в спектаклях этого ивритского театра.

Только за первый год пребывания в Израиле Павел Цитринель сыграл в четырех серьезных постановках израильских театров. Среди них «Старший сын» Александра Вампилова, «Смерть коммивояжера» Артура Миллера…. И то, честно говоря, не зная языка, заучивая при помощи кириллицы ивритские тексты. То было неимоверно трудно, но был азарт, обостренный интерес, элемент новизны… Помогали друзья, партнеры, учителя, которые занимались его произношением. Была, как говорят режиссеры, сверхзадача: на сцене говорить без акцента.

Руководитель театра «Сифрия» убеждал Павла: «Тебе не нужен «Гешер», - имея в виду, что это репатриантский, русский театр. - «Ты – израильский актер. Я в этом уверен. Талант, индивидуальность опыт, возраст – все на твоей стороне». И на первых порах он оказался прав: пошла, как говорится, карта, это придавало уверенность и окрыляло Цитринеля.
А затем случился второй заход в «Габиму». Человек, который убеждал Цитринеля, что тот настоящий израильский актер, был назначен директором «Габимы». И он, естественно, перенес на ее сцену два спектакля из своей «Сифрии».

Вместе с актерами.

 

Боязнь «чужака»

В начале местные лицедеи, как и остальные жители Израиля, были в эйфории от этого «нашествия» репатриантов. Они отдавали (так и хочется сказать – последнее!) одежду, утварь мебель репатриантам. Актер Цитринель испытал на себе их доброту и благородство. После его первого выхода на сцену театра «Сифрия» один из израильских актеров прислал букет с запиской: он покорен исполнением роли и просит прощения за свои давние неделикатные высказывания по его, Павла, поводу. Кстати, текст был написан по-русски: израильский актер попросил кого-то из репатриантов перевести его извинения на понятный Цитринелю язык.

Но боязнь «чужака» течет по венам, как кровь. Один из актеров «Габимы», который делил гримуборную с Цитринелем и вначале заявлявший: «Разве можно сказать, что этот человек без году в стране?! Послушайте, как он разговаривает на иврите! А ведь он, в сущности, не знает языка. Но как он купается в роли!», вдруг изменил свое мнение. Цитринель и раньше замечал, что в душе соседа что-то вскипает. И вот прорвалось, когда актер-сосед поинтересовался у Цитринеля: «Слушай, парень, а почему ты не в «Гешере»? Тут все-таки национальный театр! А твой иврит оставляет желать лучшего. Понимаешь? Это в «Гешере» можно говорить с акцентом. Можно и в Беэр-Шевском театре. Но не здесь, в национальном». На подобную речь Цитринель среагировал коротко: «Я здесь именно потому, что не в «Гешере».

Может, на месте этого человека, он, Павел, думал бы так же?! Вот и в театре Советской армии работал актер-армянин, у которого был едва уловимый акцент. Окружающие подтрунивали над ним. И, честно говоря, думали: «Надо же! На русской сцене – и с акцентом!»

Здесь, видимо, и следует поставить точку в рассказе о замечательно актере Цитринеле, но боюсь, что провиснет (по всей видимости, интуитивный!) вопрос местного лицедея: «А почему ты не в «Гешере»?» Кстати, почему?

 

На полную катушку

Переезд семьи Павла Цитринеля в Израиль был согласован с группой, которая задумывала театр «Гешер». Руководство будущего театра все время форсировало события. Оно дозванивалось до Цитринеля в Москву, подгоняло, требовало бросить все, как можно быстрее: «Надо быть в Израиле 12 декабря! Начинается презентация!» И Павел объявил о своем отъезде в театре Советской армии. И помчался сломя голову. Но в презентационные концерты Цитринеля не включили. Он смотрел выступления своих коллег из зала. А для актера, которого сорвали с места, нет ничего обиднее, чем сидеть в зрительном зале…

И теперь, по прошествии времени, стоит откровенно сказать, что участие Павла Цитринеля, заслуженного артиста Российской Федерации, в презентационных выступлениях, было бы украшением последних. Ему приходилось (и не случайно, а в меру таланта!) работать и на эстраде, принимать участие в гала-представлениях со звездами первой величины, такими, например, как Клавдия Ивановна Шульженко, Миров и Новицкий, Пугачева и Хазанов…

За два (почти) десятилетия проживания в Израиле (затем семья переехала к сыну в Канаду, где актер и скончался в 2016 году) Павел Цитринель работал во многих ивритоязычных театрах: «Сифрия», «Габима», Беэр-шевский театр, «Бейт Лесин», Молодежный (для детей и юношества)… А также в русскоязычных: «Ковчег», «Шарабан», «Какаду», «Цилиндр»… Не говоря уже о съемках в телепередачах и фильмах - в Израиле и в Канаде…

Пусть играл в этих театрах и короткий срок, но на полную катушку и с высокой степенью проникновения в роль.

 

Ян Топоровский,
Тель-Авив