О живых, мертвых и… между ними.

Устная традиция еврейского народа доносит до нас следующий сюжет. В праздник Рош-а-Шана (буквально «Голова года», он же – День Суда и День Трубления) Всевышний раскрывает три книги и записывает: праведников на жизнь, мерзавцев – на смерть, а те, кто между ними – «висят» десять дней до Дня Искупления и получают еще год жизни не в заслугу, а из милосердия.

Очевидно, что буквальное восприятие этой «диспозиции» – жизнь праведникам и смерть мерзавцам – невозможно. Ведь умер же Моше (хотя должен был в силу своей неоспоримой праведности быть записан на еще один… и так далее), а мерзейшие из мерзких «много лишку» прошагали по земле.

Конечно же, в данном случае, еврейские мудрецы не называют жизнью биологическое существование человека. Впрочем, как и само Пятикнижие, определяющее выбор человека весьма странным образом: «Жизнь и добро, смерть и зло дал Я перед вами… выбери жизнь!» (Дварим, 30:15,19)

Очевидность – «лучше быть здоровым и богатым» – предрешает (и отбирает) выбор? Опять же, наше недоумение прямо связано с инерцией нашего мышления, привыкшего ассоциировать жизнь с «нормальным функционированием бортовых систем» человеческого организма.

Ситуация, в общем, начинает напоминать анекдотическую: в Грузию, еще в советское время, попадает московский рафинированный интеллигент. Его радушный хозяин, в частности, ведет его на местное кладбище, где между ними завязывается беседа следующего содержания. Гостеприимный хозяин с характерным акцентом показывает на могилу: «Здэсь пахаронэн мой хароший друг Гоги, он пражил целих шэсть лэт!» Изумленный гость видит, что на памятнике выбито 84 года, но, вследствие врожденной интеллигентности, молчит. А грузин не унимается и, показывая на еще одну могилу, темпераментно восклицает: «А тут лэжит мой самый лючший друг, Гиви. Он пражил цэлих двинацать лэт!»

 

Тут гость не выдерживает (по надписи на камне получается свыше девяноста(!)): «Простите, но здесь написано..». «Ты ничего не панымаешь! У нас, в Грузии, мужчин считается живой, когда у него есть все – дэньги, женщины, машины, дачи!» «Ну, в таком случае, на моей могиле будет написано: «Мертворожденный»!

Собственно, в еврейской традиции жизнь – это лишь те моменты нашего существования, когда мы сознательно выбирали Добро. Для объяснения подобной точки зрения я воспользуюсь известнейшим шлягером середины шестидесятых – песенкой Булата Окуджавы:

Девочка плачет,
шарик улетел,
Ее утешают,
а шарик летит.
Девушка плачет,
жениха все нет,
Ее утешают,
а шарик летит.
Женщина плачет,
муж ушел к другой,
Ее утешают,
а шарик летит.
Плачет старуха,
мало прожила,
А шарик вернулся,
а он – голубой.

«Ах, как точно, и это – вся жизнь!» – интеллигентнейше вздыхают шестидесятники.

(Автор, естественно, не обобщает, и шестидесятники, конечно же, не все реагировали на песню подобным образом. Интерпретация самого Окуджавы, по словам человека, лично обсуждавшего эту песню с Булатом Шалвовичем в год ее появления – весьма схожа с моей). Так вот, уважаемые господа, обрисованное в песенке – это не жизнь, а лишь ее течение! «Ну и какая разница?» – спросите вы. Для ответа позволю себе выступить перед вами в роли… пророка. Да-да, и не сомневайтесь. Обращая на вас свой пронзительно-пронзающий взор, громогласно объявляю: – Будучи ребенком, вы игрались в игрушки. А ежели доживете до старости, болезни вам обеспечены! Что, не впечатлило?

 

Ах, предсказуемо. Так и я о том же. Обрисованное Окуджавой – всего лишь декорации, на фоне которых течет отпущенное нам время. И задача (она же, по совместительству,– выбор), поставленная перед человеком, – обнаружить все определяющее течение и переключить управление на себя. В каком-таком смысле – течение, управление? Ведь все мы с легкой руки дедушки Фрейда привыкли полагать себя сложнопереплетенными комплексно-противоречивыми созданиями с под- и надсознаниями и…

А не надо так сложно. Классик (в данном случае я говорю о немецком гении Генрихе фон Клейсте и его удивительном философском эссе «О театре марионеток») увидел ситуацию с управлением нашими тело- и душедвижениями следующим образом: «Не следует думать, будто машинист (управляющий движениями куклы) придерживает и дергает за нитку каждый член в отдельности. У каждого движения есть свой центр тяжести; достаточно управлять этим центром, находящимся внутри фигурки; члены же ее – не что иное, как маятники, они повинуются сами собой, механически, их дергать не нужно».

Собственно, таким «центром тяжести» у человека является хорошо нам знакомое из Пятикнижия «египетское царство», или, более конкретно, удивительнейшее из человеческих желаний – желание исполнять собственные желания. Тщательно законспирированное (неосознанное и даже не ассоциирующееся, в отличие от всех остальных наших желаний, ни с какой частью тела), оно практически является нашим «серым кардиналом».

 

Его безусловность: во-первых, я хочу исполнять любое свое желание, и лишь во-вторых, включается механизм осознания и разумной оценки. (Сравните с желанием другого человека. Став нам известным, оно пройдет «тройную дистилляцию» – на: разумность, т. е. выгодность для меня; созвучность моему настроению; и, наконец, соответствие моим желаниям – прежде, чем будет исполнено). Искажение воспринимаемой реальности, создаваемое желанием исполнять собственные желания, есть субъективность или, попросту, – эгоизм.

Исходя из вышесказанного, позволю себе согласиться с Генрихом фон Клейстом и его героем и принять тезис о легкости управления марионетками через их эгоцентр. Например, для превращения в человеколюба законченного эгоиста, из всех ценностей признающего одну – наличные, вовсе не нужно (да и невозможно!) проделывать процедуру с духовным перерождением. Достаточно сделать его владельцем ресторана. Все остальное – бессонные ночи и размышления о том, как удобнее посадить, вкуснее накормить и вежливее обслужить – прямое следствие нажима на «личный» эгоцентр! Надеюсь, что теперь определение жизни как реализованного выбора приобретает необходимую (для начала) глубину и рельефность.

Глава Вступительная «О живых, мертвых и…»
Собственно, попытке дать еврейскую точку зрения на феномен жизни и Творения вообще и посвящена эта книга. Главным подспорьем будет удивительнейший из языков – язык Пятикнижия, иврит. В нем содержатся корни всех (это претензия, заслуживающая проверки на разумность) философских идей иудаизма. Основной инструмент для всего последующего – человеческая мысль («махшава») имеет на языке Торы дополнительное значение – «важность». Несомненно, лишь то является предметом наших размышлений, чему мы придаем значение. И если вы открыли данное издание, то хочется верить, что вы полагаете вопросы, связанные со смыслом жизни, достойными мыслей, хотя бы потому, что альтернатива…

Анекдот: Однажды по необитаемому острову шла обезьяна. Она увидела банановую пальму, и ей очень захотелось полакомиться высококалорийным желтым плодом. Она долго трясла пальму, но бананы прочно сидели на своем месте и не падали. Тогда внутренний голос подсказал обезьяне: «Сядь, подумай!» Обезьяна приняла позу роденовского «Мыслителя», догадалась, взяла палку и сбила банан. Потом та же история произошла с человеком. Он тоже шел, «заимел» желание, долго тряс... внутренний голос, поза «от Родена» и… «Чего думать! – вскричал homo sapiens. – Трясти надо!»

Есть два авторских способа прочтения материала. Если вас, уважаемый читатель, более всего интересует Цель Мироздания, то следует после предисловия сразу отправиться во вторую часть, а затем – в первую и третью.
Альтернатива очевидна.

 

Р. М-М. Гитик.